Но за первыми верными и точными шагами последуют вторые, третьи и четвертые. Последующие шаги будут содержать все больше ошибок. Ведь кризис ударит по интересам широких элитных кругов. Страсти, а не разум, начнут яростно диктовать властям свои жесткие условия.

Компании будут продолжать лопаться одна за другой, не находя рынков сбыта и источников внешнего финансирования. Возникнет затоваривание одними товарами, крайняя нехватка других. В общем, все обычные следствия большого кризиса.

Вместо того, чтобы провести скоординированные денежные реформы и окончательно «прихлопнуть» экономику брэнда, продолжат массированную скупку ценных бумаг по медленно растущим ценам. Но это не возродит доверия людей к системе «либерально-брэндовского» капитализма, изжившего себя за три десятилетия лихорадочного потребления, виртуализации потребностей и товаров.

Доверие рухнет окончательно. Рухнет вместо того, чтобы возродиться, потому что народ, в отличие от элиты, будет уверен в том, что возврата к изжившим порядкам не будет и НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.

Правительство, резко увеличив госдолг, погубит репутацию доллара. Через несколько месяцев оно откажется от поддержки фондового рынка. Но будет уже поздно. Вся система глобальной либеральной экономики станет неуправляемой и войдет в штопор вместе с производством большей части товаров и услуг.

В США кризис займет трехлетний период и приведет к 30%-му падению ВВП. В Европе, России и Китае «уложатся» в два года, и объемы падения ВВП будут ниже, чем в США.

Потом еще около трех лет американская экономика будет находиться в депрессии, в то время как в Европе и России уже через год—два начнется медленный, а в Китае быстрый рост.

В годы кризиса Европа найдет собственные рецепты экономического выживания. Политики либеральной ориентации здесь сразу же будут сметены с арены. Основная борьба развернется между партиями социалистической ориентации — противниками дальнейшей европейской интеграции, сторонниками усиления политической роли национальных правительств и новыми традиционалистами, выступающими за реформу политической и экономической систем в рамках объединенной Европы.

Новые традиционалисты докажут, что приостановка объединительных процессов в условиях кризиса неизбежно приведет к быстрому разрушению, причем кровавому, всего здания Европы. Необходим решительный развод или решительные антикризисные меры со стороны европейского организма как единого целого.

Традиционалисты сумеют убедить европейцев. Лишь Великобритания и несколько мелких стран решат пойти на решительную автономизацию. Впрочем, через два года почти все они вернутся в Европу.

Традиционалисты проведут законы об усилении власти Европарламента. Затем они от лица Европарламента начнут решительную реформу. Будут созданы корпорации нового типа, которые объединят отрасли в сложные организации, в которых особую роль получат своеобразные «отраслевые парламенты». Отраслевые органы будут выполнять некоторые функции, прежде принадлежавшие исключительно государствам и собственникам.

Этим будет положено начало быстрому росту интернациональной бюрократии и технократии нового типа. В то же время традиционалисты особо позаботятся о сохранении конкурентных начал в экономике, а также о том, чтобы сбалансировать власть «отраслевых парламентов» властью «обычных» правительств и парламентов, а также властью собственников и профсоюзов.

Кроме того, будут созданы ассоциации мелких собственников и кооперативов, причем новое законодательство повторит все многообразие национальных вариантов таких объединений, только выведя их из-под защиты и контроля местного законодательства. Этим будет дан ход конкурентной борьбе за утверждение наиболее эффективных форм кооперации труда и мелкого капитала.

Новая система возникнет удивительно быстро. Всего за три года европейский экономический ландшафт неузнаваемо изменится. Американцы, вначале ошарашенные крахом собственной модели и занятые собственными проблемами, в первое время даже попытаются перенять что-то из европейского опыта, но в итоге уже в год завершения рецессии развернут яростную борьбу за новое утверждение своей обновленной модели. Ведь и они найдут новую формулу для своей экономики. Они найдут эту формулу в рамках либеральной рыночной модели.

Американцы освободятся от большинства паразитов и создадут эффективные законы против возрождения паразитизма экономики брэнда. Индивидуализация американской экономической жизни усилится. Усилится и усложнится антимонопольное законодательство. Будут законодательно приняты очень жесткие профессиональные кодексы юристов, врачей, банкиров и т. д.

На многих рабочих местах (и не только) законодательно будут установлены телекамеры и прослушивающие устройства, записи которых будут стекаться в единый информационный банк. Зарплата и все доходы, не связанные с собственностью, будут ограничены налогами и даже лимитами. Иметь сверхвысокую зарплату в американском обществе станет просто неприлично. Сверхдоходы от собственности — пожалуйста, а вот иные — нет!

Прямым следствием экономического кризиса, который беспрецедентно быстро ослабит Запад, станет попытка Китая силой утвердить статус гегемона в восточной половине Евразии.

До этого основными методами китайской экспансии были проникновение на территорию сопредельных государств и за-хват ими важных позиций в экономике, а также создание инфраструктуры, способной дестабилизировать обстановку в случае необходимости. Теперь добавятся прямое военное и политическое давление, быстро перерастающее в террористическую дестабилизацию, косвенное и прямое военное вмешательство.

Так, в середине двадцатых годов XXI века будут «взо-рваны» арабский и центрально-африканский миры, а высадка китайской армии на Филиппинах и арабская агрессия против Израиля приведут к войне между Китаем и Западом. Мир едва удержится на грани ядерной войны. В обычной войне китайцы и арабы потерпят решительное поражение.

Но в итоге эта война станет стратегической победой Китая. Она создаст ему двух стратегических союзников и парализует волю к сопротивлению у зависимых от него правительств, многие из которых уже через несколько лет после конфликта попадут почти в вассальную зависимость от Китая. Важно и другое следствие — все мировое сообщество признает границы китайской зоны влияния. Даже Япония медленно, но верно — начнет вовлекаться в орбиту китайского влияния. Многие юные китайцы в это время фанатично уверуют в себя, как носителей мировой миссии своей подымающейся страны.

Стратегический успех Китая в двадцатые годы будет полностью осознан мировым сообществом только в сороковых годах, когда США почувствуют себя повсеместно выставленными за дверь, как в Европе, так и на Дальнем Востоке, в Африке и арабском мире. «Задворки» собственного дома — Латинская Америка тоже вдруг приобретут голос и силу и заговорят с американцами на равных. Европа же сама по себе не сможет противостоять китайскому напору на континенте, потому что треснет пополам.

Но, несмотря на описанные пертурбации, США останутся наиболее влиятельной мировой державой до конца XXI века, так как Европа начнет разъединяться, России потребуется мощный военный союзник против Китая, да и у самого Китая надолго испортится пищеварение от обильной территориальной добычи.

После 2030 года влияние США будет уже не тотальным, а выборочным. Культурное влияние и вовсе сойдет на нет.

После 2030 года влияние США будет уже не тотальным, а выборочным. Культурное влияние и вовсе сойдет на нет. До конца сороковых годов XXI века Соединенные Штаты сами будут вовлечены в бурные потоки латиноамериканского католического и «карнавального» возрождения. Особой проблемой для Америки станет негритянская исламская революция.

Стратегические цели и реальная стратегия России

В течение этого периода постсоветское пространство сузится до территории собственно России. Периферийные республики будут вовлечены в зоны влияния Европы, Китая, исламского мира. В первом десятилетии XXI века влияние России в этих странах по-прежнему будет велико, но работать оно будет, скорее, на противников России.

Почему? Потому что российский экономический организм останется относительно слабым и болезненным, а российская политическая элита еще долго не захочет признавать сегофакта, компенсируя объективную слабость субъективной энергичностью.

Россия в начале XXI века сделает выбор в пользу огосударствленной олигополистической экономики и автократичной президентской власти. Главной целью она поставит сначала восстановление влияния на постсоветском пространстве, а потом вынужденно сконцентрируется на более узкой цели — на сохранении своей территориальной целостности.

Но эти цели в первом десятилетии XXI века не найдут поддержки у соседей. Ни у дальних, ни у ближних. Для больших стран распавшаяся Россия будет представляться источником наживы, для мелких перестанет быть источником опасности. Всех их будет страшить только сам процесс ее распада.

Поэтому США и Европа в первом десятилетии будут поощрять ползучий распад России. Их вполне устроит медленное расползание страны под давлением исламских сил на Кавказе и в Поволжье, китайских — на Дальнем Востоке и в Сибири, европоцентристских — на северо-западе и т. д.

Во втором десятилетии XXI века западная политика управляемого ползучего развала России уступит место политике поддержки России как сильной региональной державы. Эта держава должна «естественно» опираться на Запад как на тыл в противостоянии китайской угрозе.

«Сердечная дружба» с Китаем в первые годы XXI века будет таковой только на словах, да еще в виде перетекания высоких технологий из России в Китай в обмен на качественные и некачественные товары народного потребления.

Российский ядерный потенциал будет неумолимо сокращаться под давлением экономических проблем, в то время как американский потенциал лишь немного сократится, а во втором десятилетии будет интегрирован в единую систему гарантированного уничтожения ядерной мощи любого противника.

Гарантия, конечно, будет теоретическая. Система даст лишь гарантию победы в войне со сравнительно небольшим ущербом для США, так как в худшем случае через нее прорвется около 0,5% боеголовок, выпущенных противником ракет. Но этого будет достаточно, чтобы в случае массированной ядерной атаки со стороны России или Китая стереть с лица земли несколько крупных американских городов и создать в густонаселенных районах Америки несколько «чернобылей».

Уже в середине второго десятилетия XXI века Россия, наряду с другими европейскими странами, попытается встать под американский зонтик. Ее поставят в очередь и потребуют «хорошего поведения» на целых десять лет. В начале двадцатых этот зонтик все же будет открыт над европейской частью России, одновременно с Индией и Индонезией. Опасность приближающейся войны с Китаем заставит американцев снизить свои требования к сомнительным союзникам. Одним из таких союзников Запад в то время будет считать и Россию.

Во втором десятилетии начнется кризис российского авторитаризма, быстро исчерпавшего свой ресурс не «просвещенного деспотизма», а «просвещенной» деспотии. Либералы вновь начнут приобретать вес и влияние. Их поддержат не только в интеллектуальных слоях общества, как это было в девяностые годы XX века, но и в широких слоях народа – в буржуазии, среди людей свободных профессий, студентов и даже части госслужащих.

Охлаждение отношений с Китаем и потепление российско-европейских отношений будут способствовать либерализации российского общества. Власти, в поисках альтернатив, будут поощрять развитие «либеральных резерваций», которые возникнут в результате местных выборов в разных регионах страны. Но эти «резервации» не сотворят чуда ни у себя дома, ни, тем более, в стране.

Как и двадцать лет до этого основным дефицитом российской экономики останется дефицит доверия людей к государственной политике и друг к другу. Отсюда и дефицит частных (и честных) предпринимателей и переизбыток коллективных паразитов.

Из этих «резерваций» капиталы будут выливаться быстрее, чем втекать, а рабочие и служащие будут возмущаться эксплуатацией и призывать к госвмешательству.

Портфельные инвестиции от серьезных инвесторов из развитых стран здесь не будут большими. Инвесторы предпочтут огромные растущие и более «правильные» рынки Латинской Америки, Восточной Европы, стран Дальнего Востока и даже Индии.

Зато Россия будет привлекать арабских, турецких, китайских, кавказских, индийских и центральноазиатских предпринимателей-торговцев, производителей дешевого ширпотреба. Таких экономических мигрантов, прочно обосновавшихся в России, но не порывающих живых связей со своей родиной, в России будет к началу двадцатых годов более шести миллионов человек. Концентрироваться они будут, прежде всего, в столицах и либеральных «зонах». Они станут заметной политической силой и главным фактором роста там социальной напряженности.

На Западе в это время утвердится весьма пренебрежительное отношение к России и русским. Поэтому помощь новым либеральным реформам будет незначительна. Но инвестиции в ТЭК и инфраструктуру будут иметь преимущественно западное происхождение.

Идея сохранения территориальной целостности России перед разъедающей ее кислотой китайской ползучей экспансии, хоть и получит поддержку западной общественности, но встретится с равнодушной обструкцией западных политиков. Эти политики «запрограммируют» Россию на роль страны-буфера, которая все свои «избыточные» ресурсы должна направлять на сохранение Кавказа и территорий восточнее Уральских гор. На Кавказе Турция будет проводить агрессивную политику поддержки исламских сепаратистов.

Либеральная «альтернатива» лишь приведет к смещению вправо всей российской политики. Россияне в это время научатся балансировать между идеологиями и политическими партиями.

Российская дипломатия к концу десятых годов XXI века также станет вполне адекватной. Она будет балансировать между Китаем и Европой, а силовой вектор направит на юг. В странах Центральной Азии, исламском мире Россия будет настойчиво добиваться статуса авторитетного арбитра.

Союзы с Ираном против Турции, Индией и Японией против Китая станут более-менее постоянными ориентирами российской геополитики.

Экономический и идеологический кризис середины двадцатых годов обрушится на Россию как снежная лавина с гор. Экономика, в предкризисные годы показывающая 6-7% ежегодного роста, окажется в глубоком кризисе. Либералы уже в первый год после начала кризиса потеряют все голоса избирателей. Как и в Европе, в России возникнет партия корпоративистов, которая на очередных выборах станет партией власти.

Эта партия быстро привлечет в свои ряды российское чиновничество, за долгие годы настрадавшееся по «настоящей» государственной идее.

Корпоративисты начнут внедрять в России европейские рецепты. Будут созданы отраслевые советы, которые ограничат власть собственников и возьмут на себя часть функций мест-ных властей. Мелкие предприятия поначалу не тронут, но потом, под влиянием разбуженной народной политической инициативы (а проще – погромов азербайджанцев, арабов, турок) и здесь начнут ускоренно внедрять корпорации по европейским (немецким) образцам.

В конце двадцатых годов Россия устремится в Большую Европу, тем более что до нее там уже обоснуются ее западные соседи по СССР: страны Балтии, Беларусь, Молдавия и Украина.