— Вы утверждаете, что в Южной Осетии у вас не было другого выбора, что вам пришлось поступить так, как вы поступили?
— Любая другая страна, любая ответственная демократия, избранная,
чтобы защищать свой народ, поступила бы так же, как мы. Мы сделали все
возможное, чтобы избежать подобного развития событий. Было
2000 российских танков, бронетранспортеров и другого вооружения.
Невозможно было так быстро все это перебросить, разве что они уже были
там.
— То есть вы утверждаете, что [на момент начала конфликта] российские войска уже были в Южной Осетии?
— На самом деле все было спланировано. Российские войска были на
месте. Я предупреждал об этом не один месяц, я специально обращал
внимание [союзников] на то, что мы ожидаем чего-то подобного в августе
или сентябре, но никто ничего не предпринял.
— Почему бы не представить доказательства присутствия российских танков в Южной Осетии?
— У нас были фотографии того, как они строили [военные] базы. Все
ведущие разведки знали об этом, но никто ничего не предпринял. Когда
[на апрельском саммите НАТО]
в Бухаресте было заявлено, что Грузии не будет предоставлен [план
действий по членству в НАТО] из-за конфликтов [на ее территории] и к
этому вопросу вернутся в декабре, это открыло дорогу неприятностям.
Информация утекала со всех сторон. Если бы кто-то хотел услышать и
увидеть, он бы услышал и увидел. Можно было заблаговременно что-то
сделать, чтобы предотвратить это.
— Министерство обороны говорит, что не было готово к наступлению российских войск.
— Мы все же полагали, что ситуация не обострится. Мы ждали
провокации от России, но ждали ее в Абхазии. У нас это была почти
идеологическая позиция: независимо от того, что [предпримут
сепаратисты], мы не будем отвечать им в Южной Осетии. Мы не ожидали
подобной эскалации и вторжения. Нас застали врасплох. Мы не могли
остановить их, у нас не было ресурсов, чтобы остановить их.
— А как же насчет заявления, что вооруженные силы Грузии были
выдвинуты для восстановления конституционного порядка в Южной Осетии?
— Какой-то офицер заявлял об этом, я же никогда не заявлял об этом.
Речь шла об ответе на вторжение России, об ответе на обстрел наших
селений сепаратистами.
— Грузинские военные оказались не готовы к войне?
— Ни одна европейская страна не смогла бы противостоять такому
количеству российских танков на таком маленьком пространстве, а также
всей российской авиации. Нашей задачей было оказать им трехдневное
сопротивление и всколыхнуть весь мир.
— Разрешает ли соглашение о прекращении огня оставаться российским войскам в приграничной зоне у Южной Осетии?
— По нашему мнению, лишь до тех пор, пока не прибудут международные
силы. Но это соглашение очень нечеткое, не было времени работать над
текстом, его интерпретируют как хотят.
— Надежд на воссоединение с Южной Осетией и Абхазией не осталось?
— Это больше не относится к Грузии, это относится к миру и к России.
Тем, кто говорит, что войну начала Грузия, я говорю: подождите и
посмотрите. Русские на этом не остановятся. Они будут продолжать. Мы
видим реальный вызов мировой системе.
— Российский парламент будет поднимать вопрос об изменении статуса Абхазии и Южной Осетии.
— Это доказывает, что это не относится к Грузии, что это было
продумано заранее. Они давно думали о пересмотре границ. Эти регионы
оккупировали русские.
— Как вы оцениваете международную реакцию?
— Россия не скрывала, что [хочет] лягнуть США, и из-за этого [мы]
получили поддержку Америки. Русские, очевидно, довольны собой: они
сжигают урожай, разрушают гражданскую инфраструктуру. Они смеются над
миром. Их опьяняет мысль, что они могут запугивать, угрожать, разрушать.
— На какую международную помощь вы рассчитываете?
— Нам нужно восстановить страну; нужно много денег на строительство.
Но в долгосрочной перспективе нам нужна своего рода страховка для
приходящих в нашу страну компаний, которая позволит им легко заниматься
бизнесом. Мы должны дать инвесторам понять, что им не стоит бояться,
что русские танки могут уничтожить их инвестиции. Нам нужны миротворцы,
которые не допустили бы этого. Нам нужно, чтобы такого рода страховку
дали различные европейские институты и США. Нам нужно успокоить
инвесторов.
— Можете ли вы оценить ущерб, нанесенный экономике?
— Ущерб в $2 млрд был нанесен инфраструктуре, дорогам,
железнодорожным путям, но также было подорвано и доверие. Мы сможем
восстановить все за несколько месяцев.
— Какой ущерб нанесен армии?
— У нас есть личный состав, это для нас самая важная инвестиция. Они
[российские войска] взяли несколько десятков танков и 5-6 гаубиц. Нам
нужно перевооружить армию, сделать ее более современной.
— Каковы политические последствия для вас лично?
— Русские сильно просчитались, думая меня свергнуть. Если ты
нападаешь на демократическую страну и говоришь, что твоя главная цель —
президент, это не делает президента слабее. Русские пытались уничтожить
независимость Грузии, и это им не удалось.
— Почему Россия проявила к Грузии такой интерес?
— Грузия показала, что, не имея нефти и находясь под действием
эмбарго, может успешно развиваться. Грузия — прозападная страна, но у
нее есть и уязвимые места, ее внутренние конфликты. Она [по мнению
России] идеально подходит для показательного наказания.
— Каково влияние [конфликта] на экономический рост?
— В этом году мы ожидали роста на 11%, были самой быстрорастущей не
добывающей нефть страной в мире. Подобный военный конфликт нам был
нужен в последнюю очередь.
