Самарканд

После первой встречи с президентом Владимиром Путиным в 2001 г. президент Джордж У. Буш не жалел похвал для своего российского коллеги: он говорил о наступлении новой эры в отношениях между двумя странами, и утверждал, что сумел понять, что у российского лидера на душе. Однако сегодня, три с половиной года спустя, стратегическое партнерство, которое создали два лидера после терактов 11 сентября, столкнулось с новым препятствием. Последние события на геополитической арене, в сочетании с расширением стратегических планов Москвы и Вашингтона, стали провозвестниками новой эры соперничества между двумя странами в российском 'ближнем зарубежье' - в Центральной Азии и на Кавказе.

Началу нового раунда 'перетягивания каната' между Москвой и Вашингтоном способствуют как минимум три фактора. Первый из них связан с тем, что после начала глобальной войны против терроризма Соединенные Штаты придают важное стратегическое значение центральноазиатскому и кавказскому регионам. В результате Вашингтон расширяет военное и стратегическое присутствие в этих зонах. Второй фактор обусловлен экономическими приоритетами самой России, которые побуждают Москву активизировать усилия по установлению контроля над топливно-энергетическими ресурсами слабых постсоветских республик. Третий фактор - путинская идея централизации политической власти и, соответственно, усиление напористости и неоимперских тенденций во внешней политике Кремля.

Большую часть прошлого века на политическом пространстве Центральной Азии и Кавказа господствовал Советский Союз. С окончанием Холодной войны ситуация не особенно изменилась. Кремль резко снизил свою активность на Ближнем Востоке и в Латинской Америке, но отнюдь не в новых суверенных государствах кавказского и центральноазиатского регионов - Азербайджане, Армении, Грузии, Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане. Кроме того, с окончанием Холодной войны многие россияне не утратили имперских амбиций: они по-прежнему мечтают вернуть прежние владения. Однако после 11 сентября на этом пути возникли препятствия. С началом глобальной кампании против терроризма после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне, военное присутствие США в российском 'ближнем зарубежье' достигло беспрецедентного уровня.

Подобное развитие событий вызывает в Москве все больше опасений. Поначалу Путин поддерживал планы Вашингтона - наперекор мнению многих политических кругов в Москве он согласился с американским военным присутствием на российских 'задворках'. Однако неуклонное расширение этого присутствия на Кавказе и в Центральной Азии порождает у россиян небезосновательные опасения, что, несмотря на заверения о выводе американских войск после 'стабилизации' положения в Афганистане, Вашингтон на самом деле планирует остаться в регионе навсегда. Со временем подобные опасения, наряду с беспокойством об ослаблении влияния самой России, привели к серии геополитических столкновений на территории постсоветского пространства.

Вашингтон глядит на Восток

Присутствие США в этом регионе - явление относительно новое. В 1990х гг. вашингтонские политики лишь изредка уделяли внимание Центральной Азии и Кавказу. Важными исключениями из этого правила стали поддержка администрацией Клинтона энергетических проектов в регионе вроде строительства нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан и принятое военными в 1997 г. решение включить Центральную Азию в 'зону ответственности' Центрального командования Вооруженных сил США. Однако после 11 сентября американское руководство проявляет куда больший интерес к этому региону мира. С конца 2001 г., в рамках кампании против талибов в Афганистане, Соединенные Штаты заключили с Узбекистаном и Кыргызстаном соглашения о создании на их территории американских военных баз, с Казахстаном договорились об использовании его воздушного пространства и транзите военных грузов, а также заручились согласием таджикских властей на использование аэропорта Душанбе в чрезвычайных ситуациях ^[1]. Кроме того, администрация Буша резко увеличила экономическую помощь странам региона: так, помощь Узбекистану с октября 2001 г. выросла втрое (до примерно 300 миллионов долларов) ^[2]. К 1 мая 2003 г. - официальной дате окончания боевых действий в Афганистане - Соединенные Штаты создали в Узбекистане и Кыргызстане базы обеспечения, где размещено в общей сложности 3000 американских военнослужащих, и установили тесное сотрудничество по тактическим и разведывательным вопросам со всеми центральноазиатскими государствами, кроме Туркменистана ^[3].

Если война в Афганистане стала 'катализатором', пробудившим интерес Вашингтона к Центральной Азии и Кавказу, то сохранению этого интереса способствовало изменение стратегических планов Пентагона. Под руководством министра обороны Дональда Рамсфелда (Donald Rumsfeld) американские военные приступили к всеобъемлющему пересмотру стратегических приоритетов. В 1990х гг. ситуация, создавшаяся после распада СССР, не нашла особого отражения в стратегических доктринах США: Россия просто заняла место СССР в качестве главного потенциального противника, пусть и не столь могучего и богатого. Администрация Буша, следуя рекомендациям 'Четырехлетнего оборонного обзора' (Quadrennial Defense Review) 2001 г., напротив, перенесла центр тяжести на создание потенциала, позволяющего гарантировать безопасность союзников, сдерживать противников, предотвращать агрессию, и, в случае необходимости, нанести решительное поражение любому противнику, которого не удалось сдержать ^[4].

Эти новые приоритеты, в свою очередь, обеспечили переход военной доктрины США от преобладавшей в прошлом столетии статичной модели, зависящей от конкретного противника, к стратегии, призванной обеспечить гарантии, сдерживание, устрашение и оборону против любого потенциального противника в любых условиях. Эти фундаментальные изменения были закреплены в докладе 'Стратегия обеспечения национальной безопасности' (National Security Strategy), распространенном Былым домом в сентябре 2002 г., где содержалось смелое заявление о том, что 'вооруженные силы, приспособленные для сдерживания массовых армий периода Холодной войны, следует преобразовать, уделяя большее внимание тому, каким образом противник будет вести боевые действия, а не вопросу о том, где или когда может начаться война' ^[5].

Главным 'фронтом' этого преобразования стало постсоветское пространство. В 2002 г., в своем докладе президенту и конгрессу, Рамсфелд отмечал, что 'все пространство широкой дуги нестабильности от Ближнего Востока до Северо-восточной Азии превратилось в 'гремучую смесь' из усиливающихся и слабеющих региональных держав' ^[6]. В ответ Пентагон начал глобальную передислокацию вооруженных сил, призванную обеспечить стратегический контроль над 'дугой нестабильности' за счет расширения военного присутствия на этих театрах ^[7].

Результатом подобного смещения акцентов стали далекоидущие дипломатические и военные инициативы США в Центральной Азии. Заручившись от Узбекистана - главного союзника Вашингтона в регионе - широкими полномочиями на военную деятельность, Пентагон укрепил стратегическое присутствие в этой стране, разместив там 1500 американских солдат, наладив с узбекскими военными сотрудничество в области борьбы с терроризмом и охраны границ, и разработав ряд важных совместных инициатив по вопросам нераспространения оружия массового поражения.

Кроме того, Вашингтон начал консультации с Кыргызстаном о предоставлении долгосрочных прав на аренду военной базы и углублении сотрудничества между военными ведомствами: в настоящее время в этой стране размещены 1300 военнослужащих, занимающихся тыловым обеспечением операций Пентагона в Афганистане ^[8]. Кроме того, Соединенные Штаты выделили миллионы долларов на закупку оборудования и обучение казахских военных, а с лета 2003 г. финансируют строительство совместной военной базы в портовом городе Атырау на побережье Каспия ^[9].

Аналогичные шаги предпринимаются и на Кавказе. Соединенные Штаты обеспечили себе центральную роль в строительстве грузинских вооруженных сил, запустив в мае 2002 г. программу по их оснащению и обучению стоимостью в 64 миллиона долларов, призванную усилить возможности грузинских военных по борьбе с терроризмом и снять напряженность между Тбилиси и Москвой в связи с периодическим присутствием чеченских боевиков в Панкисском ущелье. Представители Пентагона налаживают контакты и с новым президентом Грузии Михаилом Саакашвили, придерживающимся прозападной ориентации - в результате Тбилиси уже приступил к осуществлению масштабной военной реформы.

Кроме того, Вашингтон пообещал выделить Азербайджану 10 миллионов долларов для усиления охраны границ, совершенствования инфрастуктуры связи и помощи его правительству в проведении операций, направленных на борьбу с распространением оружия массового поражения ^[10]. К тому же администрация Буша стала инициатором проведения серии совместных учений в Каспийском море, призванных подготовить азербайджанские ВМС к защите морских нефтепромыслов ^[11]. Одновременно представители Пентагона начали с Баку переговоры о разработке масштабной совместной программы в области обучения войск и подняли вопрос о возможности создания американских военных баз в этой стране ^[12].

Соединенные Штаты даже пытаются наладить контакт с ближайшим партнером России на Кавказе - Арменией. В апреле 2004 г. администрация Буша заключила с Ереваном соглашение о развитии военного сотрудничества, а затем представители американского правительства начали предварительные переговоры о совместных учениях, которые должны быть проведены в ближайшем будущем ^[13].

Топливо прежде всего

На московском направлении под новым походом Пентагона на Восток появилась к тому же новая экономическая база. Россия довольно неожиданно стала реальной энергетической сверхдержавой - в феврале 2002 года по объемам добычи нефти она обошла даже Саудовскую Аравию. С того времени Кремль перевел количество добываемой им нефти в новое, более амбициозное качество своей внешней политики: в России озвучивались проекты к концу десятилетия стать поставщиком десяти процентов нефти, потребляемой Соединенными Штатами ^[14], и вообще идти к тому, чтобы стать членом пятерки крупнейших поставщиков нефти на американский рынок после Канады, Саудовской Аравии, Мексики и Венесуэлы.

Однако экономическим панам Путина не суждено было сбыться, виной чему стало то, чего никто не ожидал - публичная порка Кремлем "ЮКОСа", второй по величине нефтяной компании страны, и ее бывшего генерального директора миллиардера Михаила Ходорковского, начавшаяся летом 2003 года. Хотя, скорее всего, Кремль так напустился на "ЮКОС" прежде всего по внутриполитическим соображениям (перед парламентскими выборами 2003 года Ходорковский активно финансировал две фракции в Государственной Думе и в частных беседах не исключал, что и сам не прочь баллотироваться в президенты), с экономической точки зрения удар по "ЮКОСу" не мог не вернуться к властям бумерангом.

Во-первых, кампания против "ЮКОСа" успешно разрушила доверие инвесторов к России. С учетом кране низкой популярности российских олигархов, а также возрастающей жесткости авторитарной внутренней политики Путина, многим стало казаться, что дело "ЮКОСа" - всего лишь прелюдия к более широкому наступлению властей, цель которого - уничтожение политической оппозиции и укрепление власти Кремля над основными секторами экономики России. И инвесторы проголосовали деньгами: если в первой половине 2003 года чистый приток капитала составил 4,6 миллиарда долларов, то в первой половине 2004-го он сменился оттоком, выражавшимся цифрой в 5 миллиардов долларов ^[15].

Во-вторых, дело "ЮКОСа" наконец раскрыло нам глаза на то, что Москва не так уж рвется к экономической интеграции с Западом. Процесс по делу компании совпал по времени с подачей корпорациями ChevronTexaco и ExxonMobil серьезных заявок на покупку крупных ее активов - 25 и 50 процентов, соответственно. Это может означать лишь одно: Кремль начал дело "ЮКОСа" специально, если не исключительно, затем, чтобы не допустить расширения западного плацдарма в российском топливно-энергетическом комплексе. Последующие заявления российских официальных лиц о существенном усилении государственного контроля над топливно-энергетическими ресурсами страны лишний раз подтверждает такие выводы.

В то же время, российским властям пришлось осознать, что и их энергетический потенциал имеет свои пределы, так как в последние годы финансирование геологоразведочных работ и инфраструктурных проектов было существенно сокращено. Министр экономического развития и торговли России Герман Греф заявил, что добыча нефти в России сейчас остается примерно на одном и том же уровне, а на ближайшие четыре года или даже больше уровень ее роста составит менее пяти процентов в год ^[16]. В глазах же президента России, который в своем обращении к Федеральному Собранию в 2004 году сделал главной задачей достижение двузначных цифр роста валового внутреннего продукта страны к концу десятилетия, эта реальность - всего лишь еще одна причина и далее пополнять дефицит посредством усиления государственного контроля над землями, богатыми полезными ископаемыми.

Возвращение Российской Империи

Кавказские горы

Еще одной основой обновленной политики Москвы на постсоветском пространстве стала идея о России как об империи. Эта концепция живет в российской политической мысли уже не одно столетие, и окончание 'холодной войны' ничего не изменило в российском историческом экспансионизме. Напротив, сразу же после распада Советского Союза появились призывы к восстановлению 'Большой России', причем исходили они не только от политических деятелей вроде основателя геополитического движения 'Евразия' Александра Дугина, но и от таких известных личностей, как лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын. При Путине же эти призывы, похоже, начинают претворяться в жизнь.

Внутри страны препятствий восстановлению имперских амбиций России практически нет благодаря усилению исполнительной власти. Ряд проведенных Путиным законодательных и административных мер позволили ему практически монополизировать политическую власть и инициативу. В результате парламентских выборов, прошедших в декабре 2003 года, практически исчезли последние факторы, ограничивавшие деятельность исполнительной власти. На выборах с большим отрывом от соперников победила прокремлевская партия 'Единая Россия' - ей досталась примерно половина из 447 мест в Думе, нижней палате российского парламента. В результате представители этой партии заняли руководящие посты во всех комитетах Думы, занимающихся международными делами и вопросами обороны, превратив российский законодательный орган в простой проводник политики Кремля.

В то же время, назначив своих людей на ключевые посты в правительстве и периодически проводя 'чистки' в государственных органах, Путин смог создать внутри кремлевской бюрократии некую субкультуру бывших офицеров КГБ. Эти так называемые 'силовики' сегодня занимают более 60 процентов наиболее ответственных постов в российском правительстве и составляют серьезный блок политической поддержки политики, провозглашаемой президентом ^[17]. Все эти факторы вместе и дали Путину практически неограниченные возможности для того, чтобы претворять в жизнь свои неоимпериалистические идеи.

Механизм, посредством которого это может быть сделано, представлен, например, в проекте военной концепции, опубликованном министерством обороны России в октябре 2003 года ^[18]. В так называемой 'доктрине Иванова', названной так по имени ее главного автора министра обороны Сергея Иванова, российские стратегические приоритеты и модели применения вооруженных сил претерпевают радикальную переоценку. В списке основных военных угроз безопасности России в документе фигурируют 'расширение военных блоков и союзов в ущерб военной безопасности Российской Федерации или ее союзников', а также 'ввод иностранных войск (без согласования с Российской Федерацией и без санкции Совета Безопасности ООН) на территорию государств, непосредственно граничащих с Российской Федерацией и дружественно настроенных по отношению к ней'. За обеими этими формулировками видится плохо скрываемый намек на последние стратегические шаги Вашингтона.

В ответ на эти угрозы в доктрине говорится о возможности упреждающего использования вооруженных сил не только для борьбы с военными угрозами, но также для обеспечения доступа в регионы, где сосредоточены жизненно важные или финансовые интересы. Это практически готовый проект модели сохранения российского влияния на постсоветском пространстве после 11 сентября. Модель эта очень нравится Кремлю и пользуется в его стенах полной поддержкой.

В других областях Москва также, не тратя времени даром, переводит свои принципы в плоскость практической политики.

С Узбекистаном Россия сумела заключить ряд новых сделок по вооружениям и сотрудничеству военных предприятий, что существенно углубило связи между Москвой и Ташкентом. По российским же лекалам было также написано рамочное соглашение между двумя странами, по которому Москва фактически получает огромное влияние на формирование оборонной политики Ташкента. Кроме этого, в октябре 2003 года новая политика активного присутствия Кремля в регионе ознаменовалась открытием первой российской военной базы за пределами страны после распада Советского Союза - в Кыргызстане в городе Кант, всего в двадцати минутах от столицы страны ^[19].

Россия начала серьезное дипломатическое наступление и на Казахстан. Визит Путина в эту страну в январе 2004 года завершился существенным углублением стратегических связей между Кремлем и его бывшим сателлитом ^[20]. Всего месяц спустя Россия и Казахстан объявили о введении нового плана совместных действий по углублению сотрудничества в области безопасности, в котором были определены контуры двустороннего сотрудничества и роль обеих стран в региональных организациях, таких как Шанхайская организация сотрудничества и Организация Договора о коллективной безопасности ^[21].

Россия даже усилила свое присутствие в Таджикистане, объявив в июле 2004 года, что ее хваленая 201 мотострелковая дивизия скоро обретет в центрально-азиатской республике постоянную базу. ^[22] Кроме того, в начале 2004 года правительство таджикского президента Эмомали Рахмонова совершило явный переворот в пользу Кремля, предоставив Москве право безвозмездного и бессрочного военного базирования. ^[23]

На Кавказе Москва начала кампанию, направленную на уменьшение растущей роли Грузии в регионе. Так, Кремль раздувает сепаратистские тенденции в автономных регионах страны (в последнее время - в Южной Осетии) и, как говорят, даже стоял за попытками саботажа на строящемся трубопроводе Баку-Тбилиси-Джейхан. Например, в конце 2003 года одна из ведущих британских газет обвинило российское ГРУ в финансировании экологических террористов или чеченских боевиков, нападавших на трубопровод. ^[24]

Подход России к Азербайджану был более утонченным. Используя целый набор дипломатических кнутов и пряников, от предложений военной помощи до внезапного прекращения поставок газа, Москва пыталась убедить Баку отклониться от прозападной траектории.

Одновременно министр обороны Иванов постарался подчеркнуть приверженность Москвы к долгосрочному присутствию в Армении.

Эти усилия включали подписание нового договора о военном сотрудничестве между Москвой и Ереваном в ноябре 2003 года, предоставившего России право использовать военные базы этой страны, и объявление планов Кремля по модернизации вооруженных сил Армении путем углубленной подготовки и передачи оружия. ^[25]

Россия увеличивает свое присутствие в регионе и другими средствами. Она уже обрисовала планы по усилению своих войск на Каспии и, вернувшись к советской дипломатии канонерок, организовала ряд региональных маневров каспийского флота. ^[26] В начале июня 2004 Россия также начала широкомасштабные военные учения 'Мобильность 2004', что ясно дало понять странам Ближнего зарубежья, что у Москвы есть как воля, так и огневая мощь для использования силы. Несмотря на то, что учения прошли на Дальнем Востоке страны, российский МИД не оставил сомнений в том, что их целью было продемонстрировать соседним государствам и Соединенным Штатам, что 'любое место находится в пределах нашей досягаемости'. ^[27] Шаги Москвы - это не просто попытка сократить влияние США. Российские власти, по словам самого Путина, сейчас как минимум частично 'пытаются восстановить то, что было утеряно с распадом Советского Союза, но на новой, современной основе'. ^[28]

Грядущий конфликт

Трения, возникшие из всех этих событий, выдвинули Центральную Азию и Кавказ в центр стратегической повестки дня России и США. Как сказал Путин на внеочередном заседании Совета безопасности России в июле 2004, 'мы стоим перед альтернативой - или мы достигнем качественного усиления СНГ и создадим на его основе эффективно функционирующую и влиятельную региональную организацию, или неизбежно станем свидетелями размывания этого геополитического пространства'. Он дал понять, что последнее 'не должно произойти'. ^[29]

Появление нового регионального игрока лишь усилило в России ощущение, что ее осаждают. После последнего тура принятия новых членов весной 2004 НАТО значительно расширила свои границы и достигла российского Ближнего зарубежья. Это расширение совпало с усилением активности на Каспии и на Черном море. Теперь Североатлантический альянс стремится стать гарантом безопасности для стран Центральной Азии и Кавказа - официально это было озвучено на саммите НАТО в июне 2004 в Стамбуле, где было объявлено о планах организации обратить 'особое внимание' на сотрудничество с двумя регионами. ^[30]

Неудивительно, что эта ситуация усилила в России страхи наступления Запада. Российские политики начали беспокоиться, и довольно оправданно, что новый масштаб НАТО в будущем позволит Западу вмешиваться в дела регионов Российской Федерации, куда раньше вход им был закрыт. Кремль активно готовит стратегический ответ. Как написал Юрий Балуевский, новый начальник Генштаба РФ, 'сильные войска, дислоцированные на наших границах без какой-либо объявленной цели, представляют угрозу любой стране, не являющейся членом НАТО'. Разумные лидеры должны понять это и приготовиться отразить угрозу. ^[31] США со своей стороны лишь укрепились в намерении сотрудничать с Центральной Азией и Кавказом в рамках планов по пересмотру своей международной военной позиции, чтобы более эффективно реагировать на вызовы после Холодной войны. ^[32]

Окончательный исход зарождающейся геополитической борьбы между Москвой и Вашингтоном по-прежнему неясен. Возможно, России и США еще удастся достичь на постсоветском пространстве временного соглашения, основанного на взаимной заинтересованности в нейтрализации угрозы, исходящей от региональных террористических группировок. Эта цель стала еще более актуальной после страшного теракта в бесланской школе в начале сентября 2004.

Тем не менее, события в Беслане точно так же могут стать предвестником еще большей напряженности между Россией и США. После теракта российские чиновники обнародовали новую контртеррористическую стратегию, основанную на принципах военного упреждения, и объявили о своем праве 'уничтожать базы террористов в любом регионе мира'. ^[33] Еще более зловещим сигналом стало то, что Путин использовал эту трагедию для дальнейшей централизации власти правительства, изменив процесс избрания губернаторов 89 регионов России. Ни Вашингтон, ни Москва не сомневаются в том, что подобные меры сделают российское присутствие на Кавказе и в Центральной Азии более агрессивным.

Противоположные меры, например, конструктивная контртеррористическая стратегия для региона или прямые инвестиции США в реконструкцию ветхой энергетической инфраструктуры России, несомненно, могли бы снять часть напряжения хотя бы временно, но вашингтонским политикам следует осознать несовместимость американских и российских приоритетов в регионе в долгосрочной перспективе. Для Кремля задача остаться главным игроком на постсоветском пространстве - не просто вопрос политического престижа, она все больше становится экономической необходимостью. Тогда как для Белого дома устойчивая независимость слабых государств региона, не говоря уже об их прозападной политической ориентации, остается чрезвычайно важным аспектом для долгосрочного успеха международной войны с терроризмом.

Соперничающие стратегии российского и американского правительств не просто определят политическую эволюцию Центральной Азии и Кавказа. Учитывая все, что поставлено на карту, они, вероятно, станут испытанием для пределов стратегического партнерства между Москвой и Вашингтоном.

Илан Берман - вице-президент вашингтонского Совета по внешней политике США (American Foreign Policy Council), где он возглавляет исследования по проблемам Центральной Азии и Ближнего Востока