Неугасимая лампада. Антология русской религиозно-философской поэзии.Часть 3

Иван Захарович Суриков родился 25 марта 1841 г. - в праздник Благовещения - в деревне Новоселово Юхтинской волости Углицкого уезда. Его стихи о родной деревне с детства знает каждый:

Вот моя деревня,
Вот мой дом родной,
Вот качусь я в санках
На горе крутой…

"Поэт-крестьянин" - написано на его надгробном памятнике. А между тем большую часть жизни Суриков прожил в Москве, где и похоронен на Пятницком кладбище. Но деревня, где он прожил первые восемь лет своей жизни, навсегда осталась для него источником вдохновения. На момент его рождения семья его была вынуждено разделена: отец с дядей, старшим своим братом, жили в Москве, держали овощную лавку в Знаменском переулке у Петровских казарм, а мать - со свекром и свекровью в деревне. В 1849 г. она с сыном перебралась к мужу в Москву. После сельского простора московская жизнь показалась мальчику безрадостной и душной. Учиться грамоте он начинал еще в деревне, у дьячка, - как на протяжении девяти веков учились русские дети, кругозор его расширялся и за счет полуфантастических рассказов разнообразных странников и странниц, паломников и бродяг. В Москве Иван продолжил обучение у двух пожилых девиц, дававших уроки - сестер Финогеевых, у которых приобщился, с одной стороны, древнерусской традиции прологов и житий, с другой - традиции городских романсов и чувствительной лирической поэзии. Систематического образования будущий поэт не получил - читал урывками то, что попадалось под руку и чем снабжали доброжелатели, заметившие в мальчике искру Божию.

Между тем, торговое дело отца расширялось и сына он готовил к тому же поприщу. Действительно, Сурикову почти всю жизнь пришлось заниматься торговлей, - по его стихам понять это почти невозможно. Только необходимость заниматься нелюбимым делом наложила отпечаток на характер его поэзии - Суриков стал поэтом скорби.

Не корите, други,
Вы меня за это,
Что в моих твореньях
Нет тепла и света.
Как кому на свете
Дышится, живется -
Такова и песня
У него поется…

Но скорбь его была мотивирована не только и не столько собственными невзгодами. В восприимчивом сердце поэта отражалась и концентрировалась вековая народная боль, природный пессимизм, неистребимый в русском народе, мечты о лучшей доле. Не случайно стихи его - в чуть измененном виде - стали народными песнями: "Степь да степь кругом…", "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?…" Но, конечно, не только "русская хандра" сделала его народным поэтом. И в поэзии и в личности Сурикова были качества, наиболее ценные в русском характере - сердечность и искренность.

В жизни поэта были и светлые стороны: в 1860 г. он женился на скромной и чуткой девушке, Марии Николаевне Ермаковой, ставшей его верной спутницей до конца дней; друзья помогли ему познакомиться с поэтом Плещеевым, который с участием отнесся к его таланту, постепенно к нему пришла известность. Но какая-то внутренняя склонность к депрессии подрывала его силы. С годами у него развилась чахотка. В 1878 г. он ездил лечиться на кумыс (именно эта поездка вдохновила его "степные" стихотворения), лечился в Крыму, но ничего не помогало - болезнь прогрессировала.

Великим постом 1880 г. стало ясно, что состояние больного безнадежно. В свои неполные 39 лет он казался стариком. На шестой неделе поста он с большим трудом, с помощью жены, добрался до храма, исповедался и причастился. Скончался "скорбный поэт" 24 апреля - в четверг Светлой седмицы.

Несмотря на общий пессимистический дух поэзии Сурикова, в ней не чувствуется ни бунтарства, ни ропота на Бога, вера для него есть нечто естественное, как воздух, что не подлежит ни сомнению, ни обсуждению. В отличие от многих поэтов-демократов, пренебрежительно относившихся к форме стиха, Суриков много работал над стилем - его стихи мелодичны и легко запоминаются.

* * *
Занялася заря -
Скоро солнце взойдет.
Слышишь… чу!.. соловей
Щелкнул где-то, поет.

И все ярче, светлей
Переливы зари;
Словно пар над рекой
Поднялся, посмотри.

От цветов, на полях
Льется запах кругом,
И сияет роса
На траве серебром.

Над рекой, наклонясь,
Что-то шепчет камыш,
А кругом, по полям
Непробудная тишь.

Как отрадно, легко,
Широко дышит грудь:
Ну, молись же скорей,
Ну, молись, да и в путь!
1865

* * *
В воздухе смолкает
Шум дневных тревог;
Тишь с небес на землю
Посылает Бог.

Тихо… Отчего же
В сердце у меня
Не стихает горе
Прожитого дня?

Отчего ж так больно
Скорбь сжимает грудь?..
Боже мой! От горя
Дай мне отдохнуть.
1866

Тихая постелька

Ночь; в углу свеча горит;
Никого нет, - жутко;
Пред иконою лежит
В гробике малютка.

И лежит он, точно спит
В том гробочке птенчик,
И живых цветов лежит
На головке венчик.

Ручки сложены крестом;
Спит дитя с улыбкой,
Точно в гробике он том
Положен ошибкой.

Няня старая дитя
Будто укачала.
В место люльки, да, шутя
В гробик спать уклала.

Хорошо ему лежать, -
В гробике уютно.
Горя он не будет знать,
Гость земли минутный.

Не узнает никогда
Светлый житель рая,
Как слезами залита
Наша жизнь земная.
1868

* * *
В тихом сумраке лампада
Светом трепетным горит;
Пред иконой белокурый
Внучек с дедушкой стоит.

Говорит ребенку тихо,
Наклоняся, дед седой;
"Помолилися за всех мы,
Мой малютка дорогой!

Помолились за родных мы,
Помолились за чужих,
За людей, почивших в мире,
За трудящихся живых.

Помолились, но забыли
Помолиться мы за тех,
Кто томится в злой неволе
Без отрад и без утех.

Чье в тоске сгорает сердце,
Гаснут очи под слезой…
Чья проходит жизнь сурово
За тюремною стеной.

Их не греет Божье солнце,
Чуть в окошко к ним светя…
Так помолимся же Богу
Мы за них, мое дитя.

Тяжела, горька их доля,
Скорбь да горе в их груди, -
Нет у них ни светлой веры,
Ни надежды впереди.

Даруй, Бог, им облегченье
В темноте тюрьмы глухой, -
Ниспошли им мир духовный,
И сердечный дай покой.

Воскреси их упованья,
С горькой долей примири,
Светлой верой и надеждой
Путь их скорбный озари…"

И кладет дитя поклоны
При мерцающем огне,
И за дедушкой молитву
Повторяет в тишине.
1868

* * *
Пройдет и ночь, пройдет и день,
Пройдут недели и года,
Как полем облачная тень, -
Пройдут - и нет от них следа.
Пройдет и жизнь, исчезнешь ты,
Исчезнут все твои мечты…
И для чего, Бог весть, ты жил -
И ненавидел, и любил?…
И тайна вечная Творца
Все будет тайной без конца.
1872

* * *
Догорела румяная зорька вдали, -
И по степи вечерние тени легли…
И ни звука кругом, - всюду тишь и покой, -
Прожужжит только жук, промелькнув над травой.

Степь исчезла во тьме, - а на небо взгляни:
Кто-то там высоко зажигает огни…
И над степью они, тихо зыблясь, горят -
В необъятной свой мир и зовут и манят.

И что скрылось в душе, притаилося днем,
То проснулось теперь и взмахнуло крылом,
И, стряхнув жизни гнет, в мир надзвездный парит,
И душа, умиляясь, молитвой звучит.
1878